Журналистам издания Der Spiegel удалось узнать о самочувствии политика и о том, кто по мнению Навального стоит за отравлением. Алексей Навальный, российский политический и общественный деятель, дал первое большое интервью после отравления.

Оппозиционному политику стало плохо в самолете, который летел из Томска в Москву. Напомним, 20 августа появилась информация о том, что Алексей Навальный попал в реанимацию с отравлением.

"Я понимаю, что я мертв": Алексей Навальный дал первое большое интервью после отравления

15 сентября Навальный впервые вышел на связь со своими подписчиками, а несколько дней назад дал первое большое интервью после отравления для журнала Der Spiegel. На второй день стало известно, что в организме активиста обнаружен яд, представляющий угрозу жизни для окружающих.

"Я понимаю, что я мертв": Алексей Навальный дал первое большое интервью после отравления

Не так давно я мог подняться только на 10 ступенек, а теперь уже могу на пятый этаж. Я чувствую себя намного лучше, чем три недели назад, лучше с каждым днем. Моя самая главная проблема — это сон: я не могу спать без снотворного. И главное — ко мне вернулись ментальные способности. Вероятно, обо мне когда-нибудь напишут в медицинских журналах. Врачи говорят, что я восстановлюсь на 90 или 100 процентов, но на самом деле никто этого точно не знает, сейчас я нахожусь в положении подопытного кролика.

В начале полета, как и в аэропорту, я хорошо себя чувствовал. День был чудесный, я летел домой после утомительной, но успешной командировки. Это как DDoS-атака на компьютер: перегрузка, которая ломает нервную систему. То, что случилось потом, очень сложно описать, потому что невозможно ни с чем сравнить. Сначала я попросил у [своего пресс-секретаря] Киры Ярмыш носовой платок, потом попросил ее поговорить со мной, потом попросил воды у стюардесс, потом решил, что надо сходить в туалет. Я почувствовал, что не могу концентрироваться, что у меня холодный пот.

Боли не было, но я понимал, что умираю. Я сидел на унитазе и умывался холодной водой, а потом понял — если я сейчас не открою дверь, то здесь и умру. Потом помню, как я лежал на полу, а он смотрел на меня с удивлением и улыбкой, видимо, полагая, что мне подали несвежую курицу. Я вышел из туалета и сказал бортпроводнику: "Меня отравили, я умираю". Но у меня вообще ничего не болело — я просто знал, что умираю. Помню, меня спрашивали про проблемы с сердцем.

Потом — конец. Затем голоса стали тише, женщина начала говорить мне: "Не отключайтесь". В интернете я смотрел видео, записанное одним из пассажиров, которое называлось "Навальный кричит от боли". Я понимаю, что я мертв. А я просто понимал, что это конец. Но это была не боль — боль заставляет чувствовать себя живым. С того момента, как я почувствовал, что происходит что-то странное, до потери сознания прошло полчаса.

Я говорю это на основании фактов, и главный из них — это "Новичок". Я утверждаю, что за отравлением стоит Владимир Путин, и у меня нет других версий. Может быть, еще ГРУ. Приказ о его использовании или изготовлении могут отдать только два человека — глава ФСБ или СВР. Очевидно, что такое решение они не могут принять без указаний Путина.

Вряд ли — потому что тогда он, наверное, отравил бы полмира. Есть ли у Пригожина [российского бизнесмена] доступ к "Новичку"? Вспомните, что он убил трех российских журналистов в Африке.

С оппозицией Путин борется по-другому: например, арестами и избиениями. Если бы полтора месяца назад мне сказали, что меня отравят "Новичком", я бы посмеялся. Но сейчас, видимо, в голове Путина что-то изменилось — хотя он знает, что я не олигарх и не секретный агент, а политик. Боевые отравляющие вещества — это для предателей. Многие считают, что Путина интересует только геополитика, но это не так. Возможно, они решили, что раз обычные средства борьбы против меня не помогают, надо перейти к крайним мерам. Система пытается выжить, принять крайние меры, чтобы предотвратить белорусский сценарий. Посмотрите на Хабаровск — люди выходят на улицы уже более 80 дней, и Кремль не знает, что с ними делать.

Затем я взял бутылку с водой, отпил из нее, поставил обратно и вышел из номера — вот откуда там следы яда. Я предполагаю, что я получил яд через кожу, прикоснувшись к чему-то. Он не мог никому принести вреда. Эти следы были не опасны, там было минимальное количество яда.

Вероятно, яд не был нанесен на раковину или душ — потому что я мог бы их не использовать, или на телефон, который я мог бы отдать Кире Ярмыш, и вместо одной подозрительной смерти было бы две. Я считаю, они сделали выводы из отравления Скрипалей, когда заразились 48 человек, а одна женщина умерла. Я лишь размышляю; вероятно, это был какой-то более сложный яд, и он был нанесен на вещь, к которой прикасаюсь только я.

Но благодаря поддержке сторонников и действиям моей жены ситуация превратилась в реалити-шоу "Навальный умирает в Омске". Я думаю, что меня не хотели выпускать из страны — поэтому и говорили, что у меня нетранспортабельное состояние. Для Путина важно было, чтобы я не получил статус жертвы, чтобы не получил политический капитал, даже посмертный, поэтому меня в итоге выпустили. И люди не захотели его смотреть. И, я думаю, они ждали 48 часов, потому что надеялись, что яд в итоге не обнаружат.

О подробностях беседы я не буду рассказывать, но мы не обсуждали ничего секретного, ее визит был просто показательным жестом. Это было совершенно неожиданно — в палату открылась дверь и вошли мой врач и Меркель. Когда я с ней поговорил, я понял, почему она так долго находится на вершине немецкой политики. Я был впечатлен тем, как хорошо она понимает то, что происходит в России, и разбирается в ситуации.

Я думаю, что статья в "Московском комсомольце" — это публичное заявление спецслужб, ответственных за слежку, о своей непричастности к отравлению. За мной постоянно следят с 2012 года, часто очень открыто — ФСБ, центр "Э" и другие ведомства. Приказа на уровне всей ФСБ убить Навального точно не было.

Теперь моя работа — оставаться человеком, который не боится. Я вернусь в Россию, потому что в противном случае это будет означать, что Путин достиг своей цели. Я не буду преподносить Путину такой подарок, как моя эмиграция. И я не боюсь. Но они не боятся. Конечно, я беспокоюсь за свою семью, возникают мысли — а что если бы яд принесли в мою квартиру, где живут жена и дети? Моя задача — как можно быстрее восстановиться и после этого вернуться в Россию.

С политической точки зрения мало что изменится — продолжится борьба между теми, кто борется за свободу, и теми, кто хочет отбросить нас в прошлое. Я и дальше буду ездить по регионам, останавливаться в гостиницах, пить воду в номерах. Они будут использовать все более изощренные методы, но мы постараемся выжить.

А он все знал, что со мной происходит, но рассказывал миру о нарушении обмена веществ и о том, что я слишком много выпил. На мой взгляд, главный врач омской больницы даже хуже агентов спецслужб — для них убийство, по крайней мере, является частью профессии. Вероятно. Ненавижу ли я людей, которые называли себя врачами, но на самом деле хотели дождаться моей смерти? Нет, потому что я за верховенство закона, их надо судить справедливым судом. Хочу ли я достать меч и отрубить им головы?

Правительство Германии заняло очень ясную позицию, вероятно, не из-за меня — это скорее означает, что они осознают опасный путь, по которому идет Россия. Долгое время считалось невозможным, что Путин рискнет вступить в конфликт с Берлином — но теперь это время пришло, как и время политических убийств в России. Нужны точечные наказания бенефициаров коррумпированной системы, чтобы они больше не могли наслаждаться жизнью на Западе. Останавливать "Северный поток — 2" или нет — это дело Германии, но санкции против России в целом бесполезны.

0